Да, истории жизненные, хотя вырванные из контекста повествования, они многое теряют. Там еще есть совершенно замечательный момент, когда мать семейства (кстати, я вижу часто ее могилу на Сент-Женевьев) будит автора, чтобы сообщить об огромном несчастье - смерти Золя. И в доме весь день только потом и разговора об этом событии, все визитеры в страшном трауре. И автор недоумевает - я, тогдашний дрейфусар, огорчился, конечно, но чтобы так убиваться! Ну умер и умер, почтим его память, но откуда эти безумные эмоции? Нас, французов, романтизм несколько опьяняет, конечно, но для русских это сильнейший яд!

Что касается Сергея Николаевича, то перебор, возможно и есть, хотя здесь надо учитывать две вещи - во-первых, перевод, а, во-вторых, то, как понял эти истории автор. Дословно, Сергей Николаевич (по словам автора) "назначен на важный пост в имперской администрации" (destiné à de hautes fonctions dans l'administration impériale), и тут трудно понять, насколько этот пост действительно высок и что это за "администрация". Так же не совсем понятно, что означает "сделался революционером" (se découvre révolutionnaire). Ежели он революционер, так почему он занялся с/х (в оригинале уточняется, огородником)? Революцию надо было делать, а не под Парижем огурцы растить. Возможно, надо учитывать, что текст писался в начале 20 века, и термины, которые употреблялись тогда не совсем соответствуют нынешнему их пониманию. И то, что человек поддался либеральным взглядам и сбежал к крестьянскому труду, уже в глазах тоглашнего, скажем так, света было признаком его как "революционера". А если уже не считать его революционером, а просто человеком, принявшим такую схиму, тогда становится более понятной и фраза "однажды он вспомнил о свой стране". Хотя, конечно, для русского эмигранта той поры "однажды он вспомнил" маловероятно... но француз мог понять именно так.