![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
22 июня
Вчера за ужином разговорился с матушкой о событиях ровно 70-летней давности. 22 июня 1941 она встретила в татарском поселке Кокозы, в Крыму, где проходила студенческую геологическую практику.
- И что ты сделала, когда услышала по радио, - спрашиваю.
- Ну, я сразу поняла, что когда война – надо запасаться. Поэтому пошла в лавку и купила пакет пряников.
После такого разумного поступка в группе началось обсуждение, что делать дальше – продолжать практику и двигаться в сторону Ялты или уходить через Бахчисарай на Симферополь и оттуда обратно в Москву. Победили романтики, и, погрузив скарб на татарские арбы, все двинулись дальше в горы собирать свои камни.
Что дело гораздо серьезнее, выяснилось на дороге, заполненной машинами с военными. Вот здесь есть непонятный момент. Мама меня уверяет, что уже в первый день они встретили машины с ранеными при бомбежке. Раненые, безусловно, были, и много, в Севастополе, но откуда они взялись бы на шоссе к Ялте? Но матушка твердо стоит на своем, говоря, что они, студенты, все ужасно возмущались, как наша непобедимая авиация, Черноморский флот и лучшие в мире зенитчики могли допустить, чтобы немецкие самолеты сумели отбомбиться по Крыму и ранить столько народу.
Эти наивняки еще дней шесть шастали по горам, собирая образцы, пока не сообразили, что дела весьма плохие. А когда добрались до Симферополя, выяснилось, что уехать нет никакой возможности и немцы постоянно бомбят эшелоны.
В Симферополе все были уверены, что вокзал является главной целью налетов, и когда объявлялась очередная воздушная тревога, то всем приказывали бежать как можно дальше от вокзала и укрываться под какими-нибудь деревьями. Так все и делали, но немцы пролетали над вокзалом и бомбили что-то в отдалении.
К счастью, уехать удалось, поскольку они были студенты МИИТа, и железнодорожное начальство из Москвы потребовало от Симферополя быстро вывезти их кадры. Правда, местные путейцы вначале не разрешали грузить коробки с геологическими образцами, опасаясь козней диверсантов, но потом плюнули, и поезд удачно ушел за Перекоп, не подвергнувшись ни одному налету.
Интересно, что у людей, от армии далеких, довольно долго сохранялись иллюзии, относительно возможностей Красной Армии. У нас дома тогда стоял телефон, редкая вещь, и моей семье дали номер, по которому звонить дежурному в случае, если увидят подозрительных лиц, шпионов, диверсантов и т.п. Ровно через месяц после начала войны, 22 июля, немецкие самолеты начали бомбить Москву. Мама моя, не ребенок, почти третьекурсница, кинулась к телефону и стала звонить дежурному в штаб.
- Вы что, не видите? – кричала она в трубку. – Только что пролетели через нас немецкие самолеты! Будут же город бомбить!
- Ну, будут, - ответил дежурный. –Так на то и война.
- А почему вы мер никаких не предпринимаете? - не унималась мама.
- Предпринимаем, - сказал дежурный и трубку положил.
Но реализм постепенно взял свое. Во дворе вырыли щель, буквой "Г", на дно постелили дедушкин меховой тулуп. Когда объявляли воздушную тревогу, первыми в щель, сбивая всех с ног, неслись прятаться наши собаки. (Потом их умертвили, нечем стало кормить). Затем в щель лезло все остальное немногочисленное население. Почему-то в качестве главной ценности, которую при налете надо было спасти, тащили два ковра. Основной темой разговоров в щели было то, что делать, если придут немцы.
-Что было самым страшным тогда? - спрашиваю я.- Бомбежки? Приход немцев?
-Нет, - отвечает. –Голод. Голод сводит человека с ума. Можно пережить и бомбежки, и страх перед немцами, это всё, как бы, временно, а ужасы голода постоянны и пережить их нельзя.
А прошло уже 70 лет. Или только еще 70 лет.
- И что ты сделала, когда услышала по радио, - спрашиваю.
- Ну, я сразу поняла, что когда война – надо запасаться. Поэтому пошла в лавку и купила пакет пряников.
После такого разумного поступка в группе началось обсуждение, что делать дальше – продолжать практику и двигаться в сторону Ялты или уходить через Бахчисарай на Симферополь и оттуда обратно в Москву. Победили романтики, и, погрузив скарб на татарские арбы, все двинулись дальше в горы собирать свои камни.
Что дело гораздо серьезнее, выяснилось на дороге, заполненной машинами с военными. Вот здесь есть непонятный момент. Мама меня уверяет, что уже в первый день они встретили машины с ранеными при бомбежке. Раненые, безусловно, были, и много, в Севастополе, но откуда они взялись бы на шоссе к Ялте? Но матушка твердо стоит на своем, говоря, что они, студенты, все ужасно возмущались, как наша непобедимая авиация, Черноморский флот и лучшие в мире зенитчики могли допустить, чтобы немецкие самолеты сумели отбомбиться по Крыму и ранить столько народу.
Эти наивняки еще дней шесть шастали по горам, собирая образцы, пока не сообразили, что дела весьма плохие. А когда добрались до Симферополя, выяснилось, что уехать нет никакой возможности и немцы постоянно бомбят эшелоны.
В Симферополе все были уверены, что вокзал является главной целью налетов, и когда объявлялась очередная воздушная тревога, то всем приказывали бежать как можно дальше от вокзала и укрываться под какими-нибудь деревьями. Так все и делали, но немцы пролетали над вокзалом и бомбили что-то в отдалении.
К счастью, уехать удалось, поскольку они были студенты МИИТа, и железнодорожное начальство из Москвы потребовало от Симферополя быстро вывезти их кадры. Правда, местные путейцы вначале не разрешали грузить коробки с геологическими образцами, опасаясь козней диверсантов, но потом плюнули, и поезд удачно ушел за Перекоп, не подвергнувшись ни одному налету.
Интересно, что у людей, от армии далеких, довольно долго сохранялись иллюзии, относительно возможностей Красной Армии. У нас дома тогда стоял телефон, редкая вещь, и моей семье дали номер, по которому звонить дежурному в случае, если увидят подозрительных лиц, шпионов, диверсантов и т.п. Ровно через месяц после начала войны, 22 июля, немецкие самолеты начали бомбить Москву. Мама моя, не ребенок, почти третьекурсница, кинулась к телефону и стала звонить дежурному в штаб.
- Вы что, не видите? – кричала она в трубку. – Только что пролетели через нас немецкие самолеты! Будут же город бомбить!
- Ну, будут, - ответил дежурный. –Так на то и война.
- А почему вы мер никаких не предпринимаете? - не унималась мама.
- Предпринимаем, - сказал дежурный и трубку положил.
Но реализм постепенно взял свое. Во дворе вырыли щель, буквой "Г", на дно постелили дедушкин меховой тулуп. Когда объявляли воздушную тревогу, первыми в щель, сбивая всех с ног, неслись прятаться наши собаки. (Потом их умертвили, нечем стало кормить). Затем в щель лезло все остальное немногочисленное население. Почему-то в качестве главной ценности, которую при налете надо было спасти, тащили два ковра. Основной темой разговоров в щели было то, что делать, если придут немцы.
-Что было самым страшным тогда? - спрашиваю я.- Бомбежки? Приход немцев?
-Нет, - отвечает. –Голод. Голод сводит человека с ума. Можно пережить и бомбежки, и страх перед немцами, это всё, как бы, временно, а ужасы голода постоянны и пережить их нельзя.
А прошло уже 70 лет. Или только еще 70 лет.
no subject
no subject
Я там вырос, в этом доме.