А, ну тогда понятно. Имеется в виду не собственно революция, а русский бунт, тот самый. Не в смысле «русский», а в смысле «бессмысленный и беспощадный». Важнейший его признак, пожалуй, как раз иррациональность. Поэтому спрашивать, кто против кого будет воевать и за какие блага, бессмысленно. Никто не знает, но все боятся, именно потому что непонятно. То есть страх неизвестности. Отчасти это, наверное, действительно связано с воспоминаниями о событиях двадцатилетней давности, отчасти – события начала двадцатого века, на которые проецируются события теперешние. Не зря же так много говорилось шепотом (или с нервным смешком) о внешнем сходстве Медведева с Николаем Вторым. Но вообще мне кажется, что это что-то более глубинное, какая-то часть русского культурного кода.
И ведь действительно любопытно, что не только охранители пугают революционной гидрой, но и некоторые участники митингов объясняют свое участие тем, что необходимо устранить Путина сейчас с помощью выборов, чтобы потом его не устранила та самая «революция» (которая неизбежно случится), с печальными последствиями не только для Путина и его друзей, но и для самих участников митингов. Я, честно говоря, приблизительно так же себе объясняю, понимая, что это, может быть, и глупо.
Ну, и может быть, есть сейчас (или было) в России что-то пугающее в последнее время, какая-то общая безнадежность, которую я чувствовал (или мне казалось, что чувствовал), когда я туда приезжал в последние два года. Просто революции, на мой взгляд, случаются не по экономическим причинам, а, скажем так, тогда когда чувство отвращения превосходит инстинкт самосохранения. И вот в России в последнее время такой процесс, кажется, подходил к завершению.