![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Мой друг.
По обсуждению вчерашего поста я понял, что он был воспринят некоторыми чуть ли не как манифест сноба, хотя это была просто зарисовка из жизни с небольшим комментарием. Мне с неодобрением указали, что я делю людей на "овец и козлищ".
Надо бы объясниться.
Я действительно полагаю, что существует шкала между "агнцами" и "козлищами". И если некий индивид сознательно живет жизнью козлища, то я его к козлищам и отношу.
При этом я вижу немало примеров, когда от агнцев рождаются козлища и наоборот.
Самый разительный пример явил мой лучший друг детства, самый светлый человек, которого я знал в то время.
Я вырос на окраине Москвы, в доме, купленном моим дедом еще до войны. Я был единственным ребенком в этом большом доме, меня не отпускали за забор участка, и мне страшно хотелось иметь друзей. Но у меня их не было.
Напротив нашего дома располагались большие бараки, там жили непонятные, немножко странные люди. Иногда по вечерам оттуда доносились крики, даже вопли. Сквозь забор я видел, как у бараков часто стояли группы огромных парней, совершенно взрослых, может быть, даже 15-ти или 16-ти лет. О чем они говорили, я и представить не мог.
И однажды небо мне послало друга. К моему забору подошел мальчик, как мне показалось, ангельской красоты. Он был в фуражке, значит, уже ходил в школу, а мне фуражку предстояло надеть только осенью.
Я немедленно пригласил его зайти на наш участок, и он зашел. С этого началась наша дружба, которая длилась 23 года.
Семья Валеры жила в одном из бараков напротив. Я всего лишь несколько раз бывал у него дома - длиннющий вонючий коридор, двери комнат направо и налево, комната его семьи была последней по коридору. Мать его была красивой молодой деревенской женщиной, а одутловато-белесый туповатого вида отец беспробудно пил. Бывший фронтовик, трезвым он, по-моему, никогда не был, за это его и выгнали из милиции, где он служил. Естественно, поколачивал жену, но детей, по-моему, не трогал. Возможно, здесь меня обвинят, что я описываю не реальность, а некий традиционный миф-клише, но умер он тоже трафаретно. Когда бараки снесли и они переехали в новый дом на четвертый этаж, он, пьяным, упал с лестницы и быстро умер от черепно-мозговой травмы.
У Валеры была дикая, наркотическая страсть к книгам. У нас дома была хорошая библиотека, но многих книг я не касался, опасаясь, что не пойму. Валерка же обладал каким-то сверхестественным нюхом на книги. Обычно, приходя ко мне, он лазил по полкам, рассматривая книги, и уходил, забирая что-нибудь. Моментально прочитывал и приходил за новыми.
Помню, как в 11-летнем возрасте он цитировал мне кусками "Двенадцать стульев" и "Золотого теленка", уговаривая меня прочесть. Мне было, правда, 10 лет, я начал читать... кое-что смешно, но о чем эта книга? Я бросил чтение.
Несмотря на океан прочитанных книг, у Валерки не было каких-то энциклопедических знаний; при этом было какое-то понимание абсолютно всего на свете. Наверно, это надо назвать мудростью. Он от рождения был мудрецом. Впитывал в себя всю мудрость мира, но никогда никого не учил.
Когда ему было лет 18, и в новой квартире у него появилась своя комната, он увлекся классической музыкой. Покупал много пластинок, и под эту музыку читал.
Именно в этот период выяснилось, что он тяжело болен. Его поразила шизофрения, часто проявляющаяся, как раз, в юности. Интересно, что я не замечал никаких признаков болезни, хотя он все чаще стал попадать в больницу. Даже навещая его в клинике, я бы не сказал, что он был неадекватен. Ну, заторможен, может быть, чуть больше обычного, но это был тот самый Валерка, которого я знал всегда. Впрочем, думал я, врачам виднее.
Шли годы, ухудшения сменялись ремиссиями. Видеться мы стали реже, у меня появилась семья, жили мы далеко друг от друга. Но общаться не переставали, хотя все чаще, звоня ему, я узнавал, что он опять в больнице.
Лечение изуродовало его внешне. Его лечили инсулиновыми шоками, варварский метод, конечно. Он растолстел, обрюзг, приобрел лунообразное лицо. И однажды, навещая его в больнице, я впервые увидел, что передо мной действительно сидит душевнобольной. Это было страшно, но в молодости любые страхи проходят быстро.
Распад его личности привел его к тому, что он утерял интерес почти ко всему в жизни. Кроме страсти к книгам, он так же продолжал упиваться чтением. Так он мне и запомнился в больнице с печальной "Шагреневой кожей" в руках.
Я, все же, надеялся, что он как-то выкарабкается, ведь лечение давало ремиссии. Но однажды в конце лета, вернувшись из очередной веселой беззаботной поездки с новыми друзьями, я узнал, что Валерка погиб. Обстоятельства были неясны, то ли он сам бросился под поезд, то ли шел по путям, погруженный в свою внутреннюю жизнь... кто теперь это узнает. Похороны были ужасающие, ведь поездная травма это, как известно всем врачам, одна из самых тяжелых, а хоронили Валерку в открытом гробу.
У него остались сестра и брат, с которыми я не общался. Возможно, они были неплохими людьми, но не из валеркиного мира.
Больше такого человека я не встретил за всю свою жизнь.
Да, так я отвлекся от исходной темы об элите и черной кости.
Скажу так - априори (по происхождению, например) для меня нет ни элиты, ни черной кости, но личные качества определяют деление. Мой друг был элитой. Однако, ежели люди сами записываются в черную кость, я их именно этой костью и считаю. Если это элитизм, значит я элитист.
Надо бы объясниться.
Я действительно полагаю, что существует шкала между "агнцами" и "козлищами". И если некий индивид сознательно живет жизнью козлища, то я его к козлищам и отношу.
При этом я вижу немало примеров, когда от агнцев рождаются козлища и наоборот.
Самый разительный пример явил мой лучший друг детства, самый светлый человек, которого я знал в то время.
Я вырос на окраине Москвы, в доме, купленном моим дедом еще до войны. Я был единственным ребенком в этом большом доме, меня не отпускали за забор участка, и мне страшно хотелось иметь друзей. Но у меня их не было.
Напротив нашего дома располагались большие бараки, там жили непонятные, немножко странные люди. Иногда по вечерам оттуда доносились крики, даже вопли. Сквозь забор я видел, как у бараков часто стояли группы огромных парней, совершенно взрослых, может быть, даже 15-ти или 16-ти лет. О чем они говорили, я и представить не мог.
И однажды небо мне послало друга. К моему забору подошел мальчик, как мне показалось, ангельской красоты. Он был в фуражке, значит, уже ходил в школу, а мне фуражку предстояло надеть только осенью.
Я немедленно пригласил его зайти на наш участок, и он зашел. С этого началась наша дружба, которая длилась 23 года.
Семья Валеры жила в одном из бараков напротив. Я всего лишь несколько раз бывал у него дома - длиннющий вонючий коридор, двери комнат направо и налево, комната его семьи была последней по коридору. Мать его была красивой молодой деревенской женщиной, а одутловато-белесый туповатого вида отец беспробудно пил. Бывший фронтовик, трезвым он, по-моему, никогда не был, за это его и выгнали из милиции, где он служил. Естественно, поколачивал жену, но детей, по-моему, не трогал. Возможно, здесь меня обвинят, что я описываю не реальность, а некий традиционный миф-клише, но умер он тоже трафаретно. Когда бараки снесли и они переехали в новый дом на четвертый этаж, он, пьяным, упал с лестницы и быстро умер от черепно-мозговой травмы.
У Валеры была дикая, наркотическая страсть к книгам. У нас дома была хорошая библиотека, но многих книг я не касался, опасаясь, что не пойму. Валерка же обладал каким-то сверхестественным нюхом на книги. Обычно, приходя ко мне, он лазил по полкам, рассматривая книги, и уходил, забирая что-нибудь. Моментально прочитывал и приходил за новыми.
Помню, как в 11-летнем возрасте он цитировал мне кусками "Двенадцать стульев" и "Золотого теленка", уговаривая меня прочесть. Мне было, правда, 10 лет, я начал читать... кое-что смешно, но о чем эта книга? Я бросил чтение.
Несмотря на океан прочитанных книг, у Валерки не было каких-то энциклопедических знаний; при этом было какое-то понимание абсолютно всего на свете. Наверно, это надо назвать мудростью. Он от рождения был мудрецом. Впитывал в себя всю мудрость мира, но никогда никого не учил.
Когда ему было лет 18, и в новой квартире у него появилась своя комната, он увлекся классической музыкой. Покупал много пластинок, и под эту музыку читал.
Именно в этот период выяснилось, что он тяжело болен. Его поразила шизофрения, часто проявляющаяся, как раз, в юности. Интересно, что я не замечал никаких признаков болезни, хотя он все чаще стал попадать в больницу. Даже навещая его в клинике, я бы не сказал, что он был неадекватен. Ну, заторможен, может быть, чуть больше обычного, но это был тот самый Валерка, которого я знал всегда. Впрочем, думал я, врачам виднее.
Шли годы, ухудшения сменялись ремиссиями. Видеться мы стали реже, у меня появилась семья, жили мы далеко друг от друга. Но общаться не переставали, хотя все чаще, звоня ему, я узнавал, что он опять в больнице.
Лечение изуродовало его внешне. Его лечили инсулиновыми шоками, варварский метод, конечно. Он растолстел, обрюзг, приобрел лунообразное лицо. И однажды, навещая его в больнице, я впервые увидел, что передо мной действительно сидит душевнобольной. Это было страшно, но в молодости любые страхи проходят быстро.
Распад его личности привел его к тому, что он утерял интерес почти ко всему в жизни. Кроме страсти к книгам, он так же продолжал упиваться чтением. Так он мне и запомнился в больнице с печальной "Шагреневой кожей" в руках.
Я, все же, надеялся, что он как-то выкарабкается, ведь лечение давало ремиссии. Но однажды в конце лета, вернувшись из очередной веселой беззаботной поездки с новыми друзьями, я узнал, что Валерка погиб. Обстоятельства были неясны, то ли он сам бросился под поезд, то ли шел по путям, погруженный в свою внутреннюю жизнь... кто теперь это узнает. Похороны были ужасающие, ведь поездная травма это, как известно всем врачам, одна из самых тяжелых, а хоронили Валерку в открытом гробу.
У него остались сестра и брат, с которыми я не общался. Возможно, они были неплохими людьми, но не из валеркиного мира.
Больше такого человека я не встретил за всю свою жизнь.
Да, так я отвлекся от исходной темы об элите и черной кости.
Скажу так - априори (по происхождению, например) для меня нет ни элиты, ни черной кости, но личные качества определяют деление. Мой друг был элитой. Однако, ежели люди сами записываются в черную кость, я их именно этой костью и считаю. Если это элитизм, значит я элитист.
no subject
Спасибо и за эту запись, и за предыдущую.
(no subject)
no subject
+1...
no subject
То есть ты просто не-националист.
После этого ты выбираешь какую-то другую линию свой-чужой.
Иными словами, выбор не в том, быть ли элитистом или не быть. Выбор - быть элитистом или националистом.
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
no subject
Приведу историю из своего давнего-недавнего прошлого. Рассказывала ее на своем форуме, но не буду ссылаться
Деревенька Вороново, что в 70-ти км от М-вы. Годы - доперестроечные. Соседняя станция по ж\д - Кузяево, где был средненький (даже для сов.времен) фарфоровый заводик. Правда, дачники (мы, у меня там дача рядом) на помойках пробавлялись фарфором с битыми носиками и пр.сколом - ну нам-то, советским людям ( а особенно т.н. интелихенции, что - на грОши жила), эти битые чашки на даче - счастье!
Так вот: заводик еще кое-как работал, обеспечивая зарплату колхозникам Кузяева. В Москву за заработком немногие мотались ранними электричками. Пропитание пьющим, как сволочь, кузяевским заводчанам обеспечивали соседние дачные ("мАсковских") огородики: картошечку выкапывали, клубничку там, за яблоки можно было даже не беспокоиться... Да и все это - неважно: братья, чай - делиться надо. Только вот братья не ощущали родства: на моей памяти был забит до смерти мАсковский мальчик - за то, что городской, а значит - обеспеченный. Купался он, видите ли, ночью - романтик чортов! Мать "городского", Валька, дачная подруга моей сестры - врач поликлиники. Т.е. - нищая. Разве что картошку сажала, сколько могла. Да еще собака у нее была, дворняжих кровей. И больше - н-и-к-о-г-о. И не было у нее н-и-ч-е-г-о, кроме этого сарая в Кузяево, неведомо как собранного по дощечкам, да хрущобы в Москве, с помоек обставленной. "По-королевски", как шутила она. До смерти сына - шутила, потом - усохла Валька, спилась и - умерла. Отоларинголог Валька не дожила до "ужасов"перестройки. Ей хватило доперерстроечных. Богомольная сестра моя до сих пор за них свечки ставит. Если вы думаете, что это - частный случай, вы, господа, неправы.
Правда, перед партией стояла тогда задача случки города с деревней. То есть - смычки. Фу, не помню уже - чего. Но что-то как-то все не выполнялась. А - когда? Нынешним - Куршавели, тогдашним - Сочи, и - не "на три ночи", да все- за казенный счет.
Хибарку Валькину даже и не разобрали кузяевские. Это были уже перестроечные времена: топить-то надо было чем-то – у всех разбирали, что могли.
Валька спалила ее сама – с собой вместе, с вещами сына, с воспоминаниями, надеждами своими (сосед-художник, затянувший свои ухаживания на десятилетия и тоже спившийся потом), с собакой дворянской своей, запертой в доме. Н-и-к-о-г-о не осталось. Наверное, она была пьяна. Наверное, сейчас она с мальчиком и с собакою - вместе. Но – высоко, недостижимо.
А заводик почти стоял, народ потянулся в город - на заработки. Пропитание по-прежнему в летнее время добывали рядом - у "мАсковских". МАсковские тоже не жировали - одна была надежда на летние заготовки. Разве что мАсковские так и не завели сторожевых собак - собаки их были мирны и дружелюбны
Нет, не то говорю: я наблюдала , как спивались кузяевские мужики в 70-80-е годы( летом. Не знаю, больше ли они пили зимой, но, кажется, больше - невозможно), как становились преступниками подростки этих лет (вот они - бандиты 90-х, вот, когда они были воспитаны и подрощены!), как кузяевские маленькие девочки, 15-18 лет, ездили в Люберцы (городок по дороге, спутник Москвы) - в мини-юбках стояли на рынке. Знаю, потому что пыталась что-то покупать на этом рынке – он дешевле московских, знаю, потому что знала этих девочек по матерям их.
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
Априори, нет. Я говорила о нищете не только материальной, но, в большей степени, духовной. Многие десятилетия вымороченной лжи, безверия или показной веры даром не проходят.
Впрочем, не поручусь: а вдруг на кого-то из бывших ворюг, выбившихся "в люди", снизойдет? Не могу так сразу припомнить, встречалось ли по жизни подобное явление...:))
Простите, что я так безапелляционно влезла в Вашу беседу, даже не помню, как вышла на Ваш журнал. Простите.
(no subject)