![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Мой друг.
По обсуждению вчерашего поста я понял, что он был воспринят некоторыми чуть ли не как манифест сноба, хотя это была просто зарисовка из жизни с небольшим комментарием. Мне с неодобрением указали, что я делю людей на "овец и козлищ".
Надо бы объясниться.
Я действительно полагаю, что существует шкала между "агнцами" и "козлищами". И если некий индивид сознательно живет жизнью козлища, то я его к козлищам и отношу.
При этом я вижу немало примеров, когда от агнцев рождаются козлища и наоборот.
Самый разительный пример явил мой лучший друг детства, самый светлый человек, которого я знал в то время.
Я вырос на окраине Москвы, в доме, купленном моим дедом еще до войны. Я был единственным ребенком в этом большом доме, меня не отпускали за забор участка, и мне страшно хотелось иметь друзей. Но у меня их не было.
Напротив нашего дома располагались большие бараки, там жили непонятные, немножко странные люди. Иногда по вечерам оттуда доносились крики, даже вопли. Сквозь забор я видел, как у бараков часто стояли группы огромных парней, совершенно взрослых, может быть, даже 15-ти или 16-ти лет. О чем они говорили, я и представить не мог.
И однажды небо мне послало друга. К моему забору подошел мальчик, как мне показалось, ангельской красоты. Он был в фуражке, значит, уже ходил в школу, а мне фуражку предстояло надеть только осенью.
Я немедленно пригласил его зайти на наш участок, и он зашел. С этого началась наша дружба, которая длилась 23 года.
Семья Валеры жила в одном из бараков напротив. Я всего лишь несколько раз бывал у него дома - длиннющий вонючий коридор, двери комнат направо и налево, комната его семьи была последней по коридору. Мать его была красивой молодой деревенской женщиной, а одутловато-белесый туповатого вида отец беспробудно пил. Бывший фронтовик, трезвым он, по-моему, никогда не был, за это его и выгнали из милиции, где он служил. Естественно, поколачивал жену, но детей, по-моему, не трогал. Возможно, здесь меня обвинят, что я описываю не реальность, а некий традиционный миф-клише, но умер он тоже трафаретно. Когда бараки снесли и они переехали в новый дом на четвертый этаж, он, пьяным, упал с лестницы и быстро умер от черепно-мозговой травмы.
У Валеры была дикая, наркотическая страсть к книгам. У нас дома была хорошая библиотека, но многих книг я не касался, опасаясь, что не пойму. Валерка же обладал каким-то сверхестественным нюхом на книги. Обычно, приходя ко мне, он лазил по полкам, рассматривая книги, и уходил, забирая что-нибудь. Моментально прочитывал и приходил за новыми.
Помню, как в 11-летнем возрасте он цитировал мне кусками "Двенадцать стульев" и "Золотого теленка", уговаривая меня прочесть. Мне было, правда, 10 лет, я начал читать... кое-что смешно, но о чем эта книга? Я бросил чтение.
Несмотря на океан прочитанных книг, у Валерки не было каких-то энциклопедических знаний; при этом было какое-то понимание абсолютно всего на свете. Наверно, это надо назвать мудростью. Он от рождения был мудрецом. Впитывал в себя всю мудрость мира, но никогда никого не учил.
Когда ему было лет 18, и в новой квартире у него появилась своя комната, он увлекся классической музыкой. Покупал много пластинок, и под эту музыку читал.
Именно в этот период выяснилось, что он тяжело болен. Его поразила шизофрения, часто проявляющаяся, как раз, в юности. Интересно, что я не замечал никаких признаков болезни, хотя он все чаще стал попадать в больницу. Даже навещая его в клинике, я бы не сказал, что он был неадекватен. Ну, заторможен, может быть, чуть больше обычного, но это был тот самый Валерка, которого я знал всегда. Впрочем, думал я, врачам виднее.
Шли годы, ухудшения сменялись ремиссиями. Видеться мы стали реже, у меня появилась семья, жили мы далеко друг от друга. Но общаться не переставали, хотя все чаще, звоня ему, я узнавал, что он опять в больнице.
Лечение изуродовало его внешне. Его лечили инсулиновыми шоками, варварский метод, конечно. Он растолстел, обрюзг, приобрел лунообразное лицо. И однажды, навещая его в больнице, я впервые увидел, что передо мной действительно сидит душевнобольной. Это было страшно, но в молодости любые страхи проходят быстро.
Распад его личности привел его к тому, что он утерял интерес почти ко всему в жизни. Кроме страсти к книгам, он так же продолжал упиваться чтением. Так он мне и запомнился в больнице с печальной "Шагреневой кожей" в руках.
Я, все же, надеялся, что он как-то выкарабкается, ведь лечение давало ремиссии. Но однажды в конце лета, вернувшись из очередной веселой беззаботной поездки с новыми друзьями, я узнал, что Валерка погиб. Обстоятельства были неясны, то ли он сам бросился под поезд, то ли шел по путям, погруженный в свою внутреннюю жизнь... кто теперь это узнает. Похороны были ужасающие, ведь поездная травма это, как известно всем врачам, одна из самых тяжелых, а хоронили Валерку в открытом гробу.
У него остались сестра и брат, с которыми я не общался. Возможно, они были неплохими людьми, но не из валеркиного мира.
Больше такого человека я не встретил за всю свою жизнь.
Да, так я отвлекся от исходной темы об элите и черной кости.
Скажу так - априори (по происхождению, например) для меня нет ни элиты, ни черной кости, но личные качества определяют деление. Мой друг был элитой. Однако, ежели люди сами записываются в черную кость, я их именно этой костью и считаю. Если это элитизм, значит я элитист.
Надо бы объясниться.
Я действительно полагаю, что существует шкала между "агнцами" и "козлищами". И если некий индивид сознательно живет жизнью козлища, то я его к козлищам и отношу.
При этом я вижу немало примеров, когда от агнцев рождаются козлища и наоборот.
Самый разительный пример явил мой лучший друг детства, самый светлый человек, которого я знал в то время.
Я вырос на окраине Москвы, в доме, купленном моим дедом еще до войны. Я был единственным ребенком в этом большом доме, меня не отпускали за забор участка, и мне страшно хотелось иметь друзей. Но у меня их не было.
Напротив нашего дома располагались большие бараки, там жили непонятные, немножко странные люди. Иногда по вечерам оттуда доносились крики, даже вопли. Сквозь забор я видел, как у бараков часто стояли группы огромных парней, совершенно взрослых, может быть, даже 15-ти или 16-ти лет. О чем они говорили, я и представить не мог.
И однажды небо мне послало друга. К моему забору подошел мальчик, как мне показалось, ангельской красоты. Он был в фуражке, значит, уже ходил в школу, а мне фуражку предстояло надеть только осенью.
Я немедленно пригласил его зайти на наш участок, и он зашел. С этого началась наша дружба, которая длилась 23 года.
Семья Валеры жила в одном из бараков напротив. Я всего лишь несколько раз бывал у него дома - длиннющий вонючий коридор, двери комнат направо и налево, комната его семьи была последней по коридору. Мать его была красивой молодой деревенской женщиной, а одутловато-белесый туповатого вида отец беспробудно пил. Бывший фронтовик, трезвым он, по-моему, никогда не был, за это его и выгнали из милиции, где он служил. Естественно, поколачивал жену, но детей, по-моему, не трогал. Возможно, здесь меня обвинят, что я описываю не реальность, а некий традиционный миф-клише, но умер он тоже трафаретно. Когда бараки снесли и они переехали в новый дом на четвертый этаж, он, пьяным, упал с лестницы и быстро умер от черепно-мозговой травмы.
У Валеры была дикая, наркотическая страсть к книгам. У нас дома была хорошая библиотека, но многих книг я не касался, опасаясь, что не пойму. Валерка же обладал каким-то сверхестественным нюхом на книги. Обычно, приходя ко мне, он лазил по полкам, рассматривая книги, и уходил, забирая что-нибудь. Моментально прочитывал и приходил за новыми.
Помню, как в 11-летнем возрасте он цитировал мне кусками "Двенадцать стульев" и "Золотого теленка", уговаривая меня прочесть. Мне было, правда, 10 лет, я начал читать... кое-что смешно, но о чем эта книга? Я бросил чтение.
Несмотря на океан прочитанных книг, у Валерки не было каких-то энциклопедических знаний; при этом было какое-то понимание абсолютно всего на свете. Наверно, это надо назвать мудростью. Он от рождения был мудрецом. Впитывал в себя всю мудрость мира, но никогда никого не учил.
Когда ему было лет 18, и в новой квартире у него появилась своя комната, он увлекся классической музыкой. Покупал много пластинок, и под эту музыку читал.
Именно в этот период выяснилось, что он тяжело болен. Его поразила шизофрения, часто проявляющаяся, как раз, в юности. Интересно, что я не замечал никаких признаков болезни, хотя он все чаще стал попадать в больницу. Даже навещая его в клинике, я бы не сказал, что он был неадекватен. Ну, заторможен, может быть, чуть больше обычного, но это был тот самый Валерка, которого я знал всегда. Впрочем, думал я, врачам виднее.
Шли годы, ухудшения сменялись ремиссиями. Видеться мы стали реже, у меня появилась семья, жили мы далеко друг от друга. Но общаться не переставали, хотя все чаще, звоня ему, я узнавал, что он опять в больнице.
Лечение изуродовало его внешне. Его лечили инсулиновыми шоками, варварский метод, конечно. Он растолстел, обрюзг, приобрел лунообразное лицо. И однажды, навещая его в больнице, я впервые увидел, что передо мной действительно сидит душевнобольной. Это было страшно, но в молодости любые страхи проходят быстро.
Распад его личности привел его к тому, что он утерял интерес почти ко всему в жизни. Кроме страсти к книгам, он так же продолжал упиваться чтением. Так он мне и запомнился в больнице с печальной "Шагреневой кожей" в руках.
Я, все же, надеялся, что он как-то выкарабкается, ведь лечение давало ремиссии. Но однажды в конце лета, вернувшись из очередной веселой беззаботной поездки с новыми друзьями, я узнал, что Валерка погиб. Обстоятельства были неясны, то ли он сам бросился под поезд, то ли шел по путям, погруженный в свою внутреннюю жизнь... кто теперь это узнает. Похороны были ужасающие, ведь поездная травма это, как известно всем врачам, одна из самых тяжелых, а хоронили Валерку в открытом гробу.
У него остались сестра и брат, с которыми я не общался. Возможно, они были неплохими людьми, но не из валеркиного мира.
Больше такого человека я не встретил за всю свою жизнь.
Да, так я отвлекся от исходной темы об элите и черной кости.
Скажу так - априори (по происхождению, например) для меня нет ни элиты, ни черной кости, но личные качества определяют деление. Мой друг был элитой. Однако, ежели люди сами записываются в черную кость, я их именно этой костью и считаю. Если это элитизм, значит я элитист.
no subject
Я была безлошадной - без мужа, без машины, поэтому всегда ездила на дачу - ослом навьюченным. Но иногда хлеб все-таки кончался.
Кузяевские тетки (так понимаю, что муж - пил и воровал по дачам, она - вкалывала на московской фабрике и торговала вынесенным через проходную) были неразговорчивы, прятали глаза, цена была сходной... Правда, я никогда не умела торговаться и так и не научилсь. Но Востоке бы пожить , а я - все на Западе...
Когда не хватало денег, они верили на слово и ждали до следующей получки, не спрашивая имени, называя лишь свою улицу и номер дома! Они жили не надеждой, они жили – безнадежно.
Там я и видела этих девочек, которым негде было созреть: круглогодичная деревенская нищета, круглогодично пьющий и ворующий отец, непьющая, но круглогодично ворующая мать...Ну какие идеалы? Правда, в Игнатьево была церковь, но в сов.времена она была непопулярна, да и принято было что-то класть на канон из продуктов…
Я все еще – о Кузяево?
Так вот, в Вороново не было ни заводика, ни - магазина. Где они отоваривались? А хрен их знает! Когда-то бабушка покупала мне молоко в Вороново, но в середине 70-х коров там почти извели. С пару-тройку голов, что оставались, но всем молока не хватало, и дачники дрались за право первенства – записывались в очередь еще с осени.
Моя племянница(тогда около 3х лет), из электрички увидев корову, закричала:
- Би, смотри – олени!!!
А в 80-х в этой деревеньке избы стояли заколоченными. Разве с пару – живых. Не было там никакого централизованного подвода тепла, асфальт - ???? Что это-??? Телефон – на ближайшей станции.. Сейчас не знаю – спалили, заселили, продали - ???
Я не противопоставляю одних людей – другим. Им всем – не повезло родиться в это время. Просто кому-то хватило сил оставаться человеком, а кто-то пал на поле боя, не сопротивляясь
no subject
А, допустим, в новые времена кому-то из этих, ворующих по дачам, удалось бы пристроиться на хлебное место, скажем в крышу какого-то бизнесмена. Нищета бы кончилась. А стал бы человек другим?