Тайна сия велика есть.

Гражданка Колядина, конечно, доставила много веселых минут, когда сляпала помесь лоткового женского романа со срамными частушками. Я вообще не понимаю, кто это будет читать, кроме немолодых одиноких страдалиц с неутоленным тлением в подпушье, которым уже все равно, что десять мулатов, что режиссер с рельефным телом, что витязь из патриаршего пула, лишь бы соски отвердели. И там уже совсем не важно, что в тексте озимые не так преют, и картошка тогда не росла. Я так и вижу, как автор, не понаслышке зная чаяния своей целевой аудитории, лепит в ночной тиши.
( Read more... )

Но это ладно, в конце концов, каждый пишет как может, и выше головы не прыгнешь, какие к самой тетке претензии. Но многие (и даже у меня в комментах) справедливо спрашивают - как же так? Букер этот русский, это, все же, литературная премия. Дается за литературу, за то, что можно читать. Но здесь за что дали? ЗА ЧТО?

Иной имел свои награды
За то, что партии так надо.
За тонкий вкус, за тонкий нюх,
За сочетанье этих двух,
За то, что автор - лучший друг,
По совокупности заслуг.
Но в этот раз, елдать-мандать,
За что решили Букер дать?

Ежели кто знает ответ, не томите.

О Ту-154

Был случай, который мне неприятно вспоминать.

В 1975 году, возвращаясь с Камчатки, в Киеве я сел на самолет, летевший из Белграда в Москву, который в Киеве делал промежуточную посадку (почему такой маршрут, долго рассказывать). Это был Ту-154, они появились, как мне помнится, незадолго до этого времени, новые машины.

Взлетели из Борисполя, и вдруг минут через пять звук прекратился. Вообще. Настала полная тишина. И самолет полетел вниз.

Я сидел у иллюминатора и думал - только бы в салоне никто не закричал. Может быть, все думали так же, как я, и впали в оцепенение.

А за иллюминатором стала приближаться земля, как сейчас помню, хвойный лес. Сначала он был далекой неясной массой, потом уже не такой далекой. А потом вдруг я стал различать верхушки отдельных деревьев. Большие такие елки с острыми макушками.

Деревья эти были очень близко.

И в этот момент взревели моторы, и самолет резко пошел вверх.

Я посмотрел на свои ладони, с них струей тек пот. Как будто я вымыл руки и не вытер их.

Потом я года два боялся летать. Летал, конечно, но боялся.

Я спрашивал у разных людей, что это такое было. Один, связанный с авиацией, объяснил мне, что у Ту-154 бывает такая проблема, что перестает поступать топливо (оно, вроде бы, в крыльях), мотор отказывает. Один из приемов спасти машину - уходить в пике, и при выходе из него как-то это топливо может снова пройти в двигатель. Не знаю, правда ли это, я ничего не понимаю в авиамоторах.

Но свои мокрые руки помню до сих пор.