vba

В комментах к прошлым постам о Слащеве и Крыме развернулась ожидаемая свара на тему, кто выглядит хуже - красные, устроившие массовую резню после взятия Крыма, или белые, тоже казнившие своих противников в больших масштабах. Тут, наверно, надо учитывать, что в разные периоды гражданской войны и в разных местах поведение противников было часто очень разным, и каждый раз надо понимать, о каких эпизодах идет речь.

Возвращаясь к булгаковскому Крыму, нельзя не признать, что в 1920 году сволочей, вроде изображенного в "Беге" Тихого, в стане белых было немало. И вообще Крым 1920 года существенно отличался от того же Крыма 1919 года (и при белых, и при красных). Вот как описывает ситуацию очевидец, о котором я уже упоминал:

Мой хороший знакомый, К.К.Ворошилов, глубоко преданный Белому движению и отдавший все силы своего ораторского дарования на дело агитации в пользу армии, говорил мне, что порой приходит в отчаяние, видя, как постепенно из пропагандистской работы вытесняются культурные и прогрессивные люди, заменяясь черносотенными демагогами. Демагогия агитаторов, конечно, направлялась в сторону наименьшего сопротивления, используя стихийно возраставший в армии и в широких слоях населения антисемитизм.

Особенно опасные формы приняла антисемитская агитация, когда она стала распространяться с церковного амвона.

В Симферополе появился известный московский священник Востоков, бежавший от большевиков на юг. Каждое воскресенье после службы он произносил горячие проповеди, призывавшие к борьбе в еврейством, закабалившим русский народ при посредстве большевиков. Речи его были сильны, талантливы и производили огромное впечатление. Народ валом валил в собор уже не на молитву, а только для того, чтобы слушать человеконенавистнические речи церковного пастыря. На третье воскресенье народ уже не вмещался в собор. Тогда Востоков вышел на паперть, откуда говорил перед огромной толпой. Толпа возбуждалась все больше и больше, в ней начались истерические взвизгивания женщин и послышались крики – «бей жидов».

Над Симферополем нависла серьезная опасность еврейского погрома.

Я экстренно поехал в Севастополь, где застал П.Б.Струве, и мы вместе с ним отправились к генералу Врангелю. Врангель обещал обуздать неистового протоиерея Востокова и сообщил нам, что уже беседовал на эту тему с главным вдохновителем церковного антисемитизма епископом Вениамином – об опасности антисемитской пропаганды в тылу армии, но, добавил он, «я ничего не могу поделать с этим Слащевым в юбке».

Напомню, что епископ Вениамин изображен Булгаковым в «Беге» довольно противным архиепископом Африканом. Он там Африкан, архиепископ Симферопольский и Карасу-Базарский, архипастырь именитого воинства, он же - химик Махров.

На следующий день он [Врангель] издал приказ, грозивший карами за возбуждение одной части населения против другой, а отцу Востокову было запрещено выступать со своими проповедями с паперти собора. Вероятно, Врангель еще раз сделал внушение и епископу Вениамину.

Но самое замечательное в этой истории, это то, что паразит Вениамин, неистовый антисемит и антибольшевик куда хлеще Врангеля, потом отправился таки на службу советской власти. Пишет мемуарист:

Любопытно отметить, что это был тот самый епископ Вениамин, который переменив на 180 градусов не то свои убеждения, не то свою тактику, возглавляет за границей вышедшую из подчинения митрополиту Евлогию православную церковь, признавшую советскую власть. Меткое выражение Врангеля – «Слащев в юбке» - в этом отношении оказалось пророческим.

А уже после написания этих мемуаров, в 1945 году Вениамин прибыл в СССР, и с 1951 года он уже митрополит Ростовский и Новочеркасский! Булгаков был запрещен, а Вениамин разрешен!

Короче, нет на свете такого пердимонокля, которого не могли бы продемонстрировать люди нашей страны.