avmalgin опубликовал свою нынешнюю переписку с одной из родственниц поэта Переца Маркиша, как известно, расстрелянного незадолго до смерти Сталина. Родственница укоряла
avmalgin в том, что он выложил в сеть скан статьи из газеты 1937 года, где Маркиш в стихотворной форме требовал сурового наказания для врагов народа. Аргументировала она это тем, что из публикации таких вещей может сложиться неправильное представление о большом поэте, при том, что эти его стихи были написаны в период, когда некоторые родственники Маркиша были уже репрессированы, да и сам он опасался ареста.
avmalgin же возражал, указывая, что в истории литературы не должно быть белых пятен, тем более, что положение самого Маркиша в 1937 году было весьма устойчивым (он получил орден Ленина и т.д.).
Мне кажется, это, как раз, редкий случай, когда оба правы и оба неправы.
Родственница Маркиша неправа (и, соответственно,
avmalgin прав) в том, что из песни слова не выкинешь и Маркиш внес свой, пусть небольшой, но явный, вклад в кручение той мясорубки, в которую и сам попал потом. Это факт, против которого не может быть никакого возражения. Его можно пытаться утаить, но от этого он не перестает быть фактом, и все возражения против этого бессмысленны.
Однако,
avmalgin неправ, когда говорит об устойчивом положении Маркиша в 1937 года, на основании орденов, постановок в театре и т.п. Кого спасли тогда какие-то ордена или постановки? Список расстрелянных орденоносцев огромен. Никто, абсолютно никто не находился тогда в безопасности, а тем более человек с уже репрессированными родственниками. И сейчас поносители Маркиша за те стихи для меня не очень авторитетны. В литературе и кино нередко изображается такая коллизия, когда человека под угрозой смерти его или близких заставляют участвовать в казни приговоренного. Я полагаю, что те, кто заклеймит согласившегося, сами в такой ситуации безусловно выбрали бы смерть себе или своим близким. Так и тех, кто сейчас возмущается поступком Маркиша, мне хочется спросить – а вы сами на собрании своего предприятия, где требуют "расстрелять как бешеных собак", выступили бы против такой резолюции или, хотя бы, воздержались при голосовании? И у вас в жизни были примеры таких ваших поступков? Если да, то я снимаю шляпу и говорю – клеймите спокойно маркишей всех мастей. В противном же случае цена вашему гневу не очень высокая.
Опять же, матушка, которую я упоминал в прошлом посте, недавно вспоминала торжественное собрание к юбилею Сталина на заводе, где она работала инженером. Звучали здравицы вождю, гремели долгие-долгие овации, и соседка по креслу, отнюдь не чекистка, наклонившись, сказала маме:
- Вон, посмотри на NN. Она почти не аплодирует, хлопает мало и вяло. Какой-то не наш человек.
Вот такое было ужасное время. Его создали люди, кто же спорит. Но благородный гнев из безопасного компьютера недорогого стоит. Гораздо труднее перестать аплодировать первым.
И упрекать за мерзкие поступки куда полезнее живых и активных современников, чем мертвых персонажей иных эпох.
no subject
Date: 2011-06-22 11:30 am (UTC)...Я стоял в дверях небольшого зала, где происходило очередное
заседание еврейской секции Московского отделения Союза писателей -
(существовала когда-то такая секция!). После гибели Михоэлса я почемуто вбил
себе в голову, что непременно - хоть и не знал даже языка - должен принять
участие в работе этой секции. Я явился принаряженный, при галстуке (часть
мужского туалета, которую я всю жизнь ненавижу лютой ненавистью), и где-то в
глубине души чувствовал себя немножко героем, хотя и пытался не признаваться
в этом даже себе самому.
И вдруг Маркиш, сидевший на председательском месте, увидел меня. Он
нахмурился, как-то странно выпятил губы, прищурил глаза. Потом он резко
встал, крупными шагами прошел через весь зал, остановился передо мною и
проговорил нарочито громко и грубо:
- А вам что здесь надо? Вы зачем сюда явились? А ну-ка, убирайтесь
отсюда вон! Вы здесь чужой, убирайтесь!..
Я опешил. Я ничего не мог понять. Еще накануне при встрече со мной
Маркиш был приветлив, почти нежен. Что же случилось?
Я повернулся и вышел из зала, изо всех сил стараясь удержать слезы
огорчения и обиды.
Недели через две почти все члены еврейской секции были арестованы,
многие - и среди них Маркиш - физически уничтожены, а сама секция навсегда
прекратила свое существование.
И теперь я знаю, что Маркиш - в ту секунду, когда он громогласно назвал
меня "чужим" и выгнал с заседания, - просто спасал мне, мальчишке, жизнь.