vba

В прошлом посте я писал об обращении к тов. Чаплину группы граждан, возмущенных трактовкой Шекспира театральным режиссером, который, вроде, спит не с теми, кого одобряет общественность. А сегодня в ЖЖ еще больше обсуждений театральной жизни, всі як з ума посходили, как в том анекдоте про коммуняцький прапор. Всех волнует новая постановка "Бориса Годунова" в Мариинском. Некоторые в восторге. Другие плюются, разделившись на две группы: одна полагает, что "новое прочтение" – пакость, и надо хранить традиции, а вторая считает, что, наоборот, ничего нового там нет и все в этой пакости традиционно; при этом обе группы в полном друг с другом согласии. Не знаю, правда, направили ли театральные критики, также в соответствии с традицией, свои претензии тов. Чаплину. Но резюме критиков таково, что, мол, пусть эти режиссеры катятся к себе на Запад колбаской, там свою классику модернизируют и за это люлей получают. А нашу классику и духовность не замай!

Имею добавить про разнузданность бездуховного искусства. Вчера как раз был в Опере, давали "Севильского цирюльника". Голоса – бесподобные, просто сказка, декорации – восхитительные. Еще бы главным певцам быть лет на 25-30 помоложе (Фигаро с сединой непривычен), и это был бы шедевр всех времен и народов. Но не будем отвлекаться от темы. Так вот, как вы помните, финал там немного занудный, мол нет ничего счастливее, чем соединить любящие сердца, такие медовые сопли, драйва в этом моменте у Россини никакого... в общем, провисает финал. И вдруг, среди всей этой слащавой нудьги, дирижер прямо из ямы бросает графу Альмавиве мяч. Тот его ловко принимает и снимает графский камзол, под которым майка с игровым номером 10. Зал просыпается. А граф, не прекращая петь, делает несколько разбегов к мячу, целясь то в дирижера, то в Розину. Все в восторге! А потом Альмавива начинает этот мяч чеканить, то ногой, то головой (лысой, кстати, как коленка), и умело так чеканит, а все его многочисленные гвардейцы при этом азартно за него болеют и машут маленькими итальянскими флагами, как на футбольных трибунах! И это, на минуточку, не экспериментальный театр при Восьмой Трубе Роснефти, а Национальная парижская Опера.

Но если вы мне скажете, что это плохой финал комической оперы, я вам отвечу – нет, это очень хороший финал (с).