![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
vbaДа, так теперь о самой книге этого Жоржа Валуа, которую мне дал сын Дмитрия. Называется она "D'un siècle à l'autre". Самое интересное там - большая глава о взгляде француза (живущего в России, среди русских, весьма образованного в гуманитарных науках) на Россию и русских. Одна из основных мыслей там такова, что европейцы, оценивая русских с точки зрения европейской шкалы ценностей, совершают колоссальную ошибку. Основное население Российской империи ничего общего не имеет с европейцами.
Тут я хотел бы сделать маленькую ремарку. Сейчас очень часто этот тезис "русские ничего общего не имеют с европейцами" можно слышать в кругу, скажем так, ультрапатриотической общественности. При этом, эта же общественность категорически не приемлет того же самого тезиса, но высказанного на Западе ("ну да, бля, конечно, варвары мы, на себя посмотри, урод").
Более того, простой русский народ ничего общего не имеет с теми, кто управляет им. Тонкий слой русских образованных людей , смешавшийся с пришедшими с Запада военными, инженерами, администраторами пытается направлять азиатский русский народ, преодолевая его апатию и заторможенность, наложенные на эмоциональную неустойчивость. Автор предсказывает, что ослабление этих властных вожжей приведет к кровавой катастрофе и самоистреблению.
Там много есть интересных расуждений, но, пожалуй, самое любопытное это сравнение русской интеллигенции со своими европейскими собратьями. Автор находился в постоянном шоке от экстравагантности жизненных установок русских интеллигентов, воспринявших от народа эту эмоциональную неустойчивость. Я приведу здесь несколько примеров (мой перевод):
Павел Александрович, увлекшись толстовством, женился на крестьянке, которая до этого мыла ноги хозяевам. Он ввел ее в свою семью, имел от нее четырех детей и прожил с ней пятнадцать лет в мире и покое, никуда не выезжая из своего поместья. После политического кризиса 1905 года он отослал жену и детей в Германию и оставил там без всяких средств к существованию, заявив, что он теперь намерен начать новую жизнь.
Ольга Павловна, его кузина, была супругой очень крупного чиновника Империи, от которого у нее было шесть детей. Это была женщина редкой красоты и хорошая мать. В том же 1905 году она сбежала с сыном одного русского писателя и порвала со всеми своими близкими.
Вера Петровна, также под влиянием толстовских идей, вышла замуж за какого-то несчастного профессора весьма сомнительного происхождения, который страдал чахоткой. В течение десяти лет она вела все хозяйство в поместье, которое ее муж по слабости здоровья даже не мог обойти. Она полностью посвятила свою жизнь уходу за мужем, окружив его заботой, и воспитывала с любовью их единственного ребенка. После потрясений 1905 года она послала своего мужа на лето в степь лечиться кумысом. Когда она осталась одна, то написала мужу письмо и попросила его больше никогда не возвращаться в их дом, который и она собирается покинуть. Она забрала ребенка, уехала в Москву, завела там любовника и основала там Институт моральной культуры.
Сергей Николаевич, получивший очень высокий пост в иерархии Империи, сделался революционером. Он бежал из России, добрался до Парижа, стал там сельскохозяйственным рабочим и вел там жалкую жизнь в добровольной нищете. Однажды вдруг он вспомнил о своей стране и вернулся. На границе первым русским, которого он увидел, был жандарм, самый безжалостный символ самодержавия: он бросился к нему на шею и начал его лобызать, обливая слезами.
Русские рассказывают вам такие истории без удивления и без возмущения. К тому, что мы полагаем глупым и достойным презрения, они относятся с сочувствием, считая героев этих историй несчастными жертвами обстоятельств.
Не буду больше злоупотреблять вашим вниманием. Мне кажется такой анализ свойств русской интеллигенции того времени весьма любопытным. Когда "рефлексирующая" интеллигенция отвалилась от слоя управленцев страной (а, значит, и от ответственности) и восприняла "народные" черты, ей противопоказанные.
Тут я хотел бы сделать маленькую ремарку. Сейчас очень часто этот тезис "русские ничего общего не имеют с европейцами" можно слышать в кругу, скажем так, ультрапатриотической общественности. При этом, эта же общественность категорически не приемлет того же самого тезиса, но высказанного на Западе ("ну да, бля, конечно, варвары мы, на себя посмотри, урод").
Более того, простой русский народ ничего общего не имеет с теми, кто управляет им. Тонкий слой русских образованных людей , смешавшийся с пришедшими с Запада военными, инженерами, администраторами пытается направлять азиатский русский народ, преодолевая его апатию и заторможенность, наложенные на эмоциональную неустойчивость. Автор предсказывает, что ослабление этих властных вожжей приведет к кровавой катастрофе и самоистреблению.
Там много есть интересных расуждений, но, пожалуй, самое любопытное это сравнение русской интеллигенции со своими европейскими собратьями. Автор находился в постоянном шоке от экстравагантности жизненных установок русских интеллигентов, воспринявших от народа эту эмоциональную неустойчивость. Я приведу здесь несколько примеров (мой перевод):
Павел Александрович, увлекшись толстовством, женился на крестьянке, которая до этого мыла ноги хозяевам. Он ввел ее в свою семью, имел от нее четырех детей и прожил с ней пятнадцать лет в мире и покое, никуда не выезжая из своего поместья. После политического кризиса 1905 года он отослал жену и детей в Германию и оставил там без всяких средств к существованию, заявив, что он теперь намерен начать новую жизнь.
Ольга Павловна, его кузина, была супругой очень крупного чиновника Империи, от которого у нее было шесть детей. Это была женщина редкой красоты и хорошая мать. В том же 1905 году она сбежала с сыном одного русского писателя и порвала со всеми своими близкими.
Вера Петровна, также под влиянием толстовских идей, вышла замуж за какого-то несчастного профессора весьма сомнительного происхождения, который страдал чахоткой. В течение десяти лет она вела все хозяйство в поместье, которое ее муж по слабости здоровья даже не мог обойти. Она полностью посвятила свою жизнь уходу за мужем, окружив его заботой, и воспитывала с любовью их единственного ребенка. После потрясений 1905 года она послала своего мужа на лето в степь лечиться кумысом. Когда она осталась одна, то написала мужу письмо и попросила его больше никогда не возвращаться в их дом, который и она собирается покинуть. Она забрала ребенка, уехала в Москву, завела там любовника и основала там Институт моральной культуры.
Сергей Николаевич, получивший очень высокий пост в иерархии Империи, сделался революционером. Он бежал из России, добрался до Парижа, стал там сельскохозяйственным рабочим и вел там жалкую жизнь в добровольной нищете. Однажды вдруг он вспомнил о своей стране и вернулся. На границе первым русским, которого он увидел, был жандарм, самый безжалостный символ самодержавия: он бросился к нему на шею и начал его лобызать, обливая слезами.
Русские рассказывают вам такие истории без удивления и без возмущения. К тому, что мы полагаем глупым и достойным презрения, они относятся с сочувствием, считая героев этих историй несчастными жертвами обстоятельств.
Не буду больше злоупотреблять вашим вниманием. Мне кажется такой анализ свойств русской интеллигенции того времени весьма любопытным. Когда "рефлексирующая" интеллигенция отвалилась от слоя управленцев страной (а, значит, и от ответственности) и восприняла "народные" черты, ей противопоказанные.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2007-02-19 11:38 pm (UTC)Что касается Сергея Николаевича, то перебор, возможно и есть, хотя здесь надо учитывать две вещи - во-первых, перевод, а, во-вторых, то, как понял эти истории автор. Дословно, Сергей Николаевич (по словам автора) "назначен на важный пост в имперской администрации" (destiné à de hautes fonctions dans l'administration impériale), и тут трудно понять, насколько этот пост действительно высок и что это за "администрация". Так же не совсем понятно, что означает "сделался революционером" (se découvre révolutionnaire). Ежели он революционер, так почему он занялся с/х (в оригинале уточняется, огородником)? Революцию надо было делать, а не под Парижем огурцы растить. Возможно, надо учитывать, что текст писался в начале 20 века, и термины, которые употреблялись тогда не совсем соответствуют нынешнему их пониманию. И то, что человек поддался либеральным взглядам и сбежал к крестьянскому труду, уже в глазах тоглашнего, скажем так, света было признаком его как "революционера". А если уже не считать его революционером, а просто человеком, принявшим такую схиму, тогда становится более понятной и фраза "однажды он вспомнил о свой стране". Хотя, конечно, для русского эмигранта той поры "однажды он вспомнил" маловероятно... но француз мог понять именно так.